Интервью Олега Кашина Леониду Парфенову

Телеканал "Дождь" показал анонсированное ранее интервью избитого журналиста "Коммерсанта" Олега Кашина, которое на прошлой неделе прямо в больнице взял Леонид Парфенов. Кашин дает это интервью, действительно, из больничной койки, однако выглядит бодро.

Полный текст интервью рапространило РИА "Новости". Парфенов начинает с вопроса, как себя чувствует Олег Кашин. Тот отвечает - "лучше, чем в ту ночь" и благодарит врачей, которые за две недели сделали чудо. "В общем, по дикции и манере говорить видно, что немного хуже, чем было раньше, но, по крайней мере, я жив и готов дальше работать", - говорит Кашин. На прошлой неделе ему сделали последнюю операцию - на ноге.

Далее Парфенов, разумеется, спрашивает, из-за чего произошло это избиение. "Я не знаю, правда", - объясняет журналист. "Я, наверное, буду очень странно выглядеть, если скажу, что я совершенно не сомневаюсь, что за этим мероприятием стояли такие-то и такие-то люди, которых оскорбила такая-то и такая-то публикация. Я, естественно, не знаю, круг тех подозрений, которые есть у меня, он совпадает с тем, что везде мелькало. Это и Химки, и Росмолодежь, и что там еще было, "Молодая Гвардия". Но ни по одному пункту у меня нет такой последней монетки, которая ляжет на весы и скажет - да, это она", - говорит Кашин.

На уточняющий вопрос Парфенова, не говорили ли нападавшие что-то, пока они его били, Кашин отвечает отрицательно. "Это было бы проще и интереснее", - говорит он.

Затем Леонид Парфенов спрашивает, почему в последний год журналист "Коммерсанта" начал писать так остро и резко, сконцентрировавшись на позиционных радикалах. На что Кашин возражает - он не может сказать, что в этом году у него что-то радикально поменялось.

"Потому что есть такая журналистика, про которую все знают, что там в распоряжении редакции оказался документ, да? И соответственно дальше мочишь того, ориентируясь на какие-то сливы - не сливы, что-то такое. Этого у меня не было никогда. И я делал то, что делал. Во многом оценочно, во многом высказывая какие-то мнения, и выводы делал из того, что видел своими глазами, не более. Поэтому именно то, что я не был таким глубоким расследователем, я не был экспертом по какой-то теневой жизни России, для меня это и стало той причиной удивления, почему это случилось. Если бы я был условно с Политковской, я бы понимал, за что меня убили. Я сейчас не понимаю, потому что не было ни одного эпизода, по которому я бы сам мог понимать: вот за это могут убить. Нет, совершенно", - говорит Кашин.

По его словам, одно из самых острых интервью, которое было в "Коммерсанте" летом - анонимного организатора погрома в Химках, в принципе, легко могло выйти лет пять назад в любой газете и никого не удивить. Сейчас оно почему-то многих потрясло. "Видимо, просто меняется атмосфера и те вещи, которые раньше считались нормальными, сейчас перестают таковыми быть", - заключает Олег Кашин. Он считает, что даже без анонимности лидер нацболов Лимонов говорил более радикальные вещи еще лет 7-8 в любой газете. Ему за это ничего не было.

На вопрос "что дальше?", Кашин отвечает, повторив мысль из своей статьи, вышедшей утром в понедельник. "Я пока с трудом представляю ситуацию, что я пришел на пресс-конференцию какую-нибудь, на ней сижу и поднимаю руку, задаю вопрос, надеюсь к этому прийти. Совершенно не хочу становиться постоянным оратором конференций по свободе слова, каким-то митингующим, хочу заниматься своей работой, надеюсь, буду ей заниматься, надеюсь, хватит мне мозгов и здоровья, чтобы избежать тех уже новых трудностей, которые вызваны новой жизнью, которая, безусловно, началась".

Напомним, двое неизвестных подкараулили Олега Кашина возле его дома в центре Москвы в ночь на 6 ноября. Кашину сломали челюсть, голень и пальцы рук. Следствие и коллеги журналиста считают, что нападение, скорее всего, связано с его профессиональной деятельностью - он специализируется на общественно-политической тематике. Кашин в настоящее время проходит лечение в 36-й горбольнице Москвы. Он по-прежнему находится под охраной, и до последнего времени к нему никого, кроме жены и отца, не пропускали.