Версия «Мастера и Маргариты» от Женовача погружает в атмосферу безумия

Столичные театралы с нетерпением ожидали премьеру «Мастера и Маргариты» с конца года, но она пришлась лишь на первые дни весеннего месяца нисана, приходящегося на наш март-апрель.

Авторы уверяют, что задержка случилась по техническим причинам, однако склонные к мистике граждане уверены: сам сатана приложил к этому руку. Именно он и оказался ключевым героем версии известного романа, поставленной Сергеем Женовачем. Желающих увидеть новую постановку Булгакова много – москвичи буквально ломятся в театр.

Одежду в гардеробе Студии театрального искусства принимает молодой человек в больничной рубахе с завязками на спине. Такая же «спецодежда» на его товарищах и билетершах, словно все они – пациенты клиники для душевнобольных, но весьма учтивые.

С клиники начинается и сам спектакль. Занавес из пододеяльников отсекает глубину от авансцены, где на койке свернулся калачиком Иван Бездомный (И.Янковский). Поэт тут же начинает повествовать другому психу приключившуюся с ним историю. Недалеко на столе моргает глазами голова Берлиоза. Как только бедолага произносит слова о странном господине, как тот возникает в проеме двери...

Женовач смонтировал постановку резко, без переходов: сцены беспардонно входят одна в другую. В больничной палате сходятся и элегантный Воланд, и прокуратор Понтий Пилат (в рубахе с окровавленным подбоем вместо мантии), и Иешуа Га-Ноцри (А.Суворов), который больше напоминает юродивого (долговязый, с обритой головой, одет в белое с завязками). Режиссер избежал прямой сюж0етной последовательности и иллюстративности. К слову, на свите Воланда – все те же больничные рубахи с завязками.

Нет в постановке ни Патриарших, ни «нехорошей» квартиры. Многих булгаковских героев нет в спектакле, но по мере развития сюжета замысел режиссера становится понятен: в центре сам роман Мастера (И.Лизенгевич) и безумие, в которое погрузил Москву Воланд (А.Вертков).

Женовач называет хорошим подспорьем в работе – два тома опубликованных черновиков романа Булгакова. Они позволили проследить замысел автора, как он менялся, ведь автор так и не успел самостоятельно закончить роман. Эти черновики дали режиссеру повод для театрального сочинения и попытки образного осмысления произведения